Отправлено: 14.06.09 01:50. Заголовок: Оскар Уайльд "Портрет Дориана Грея"

"Портрет Дориана Грея" был опубликован летом 1890 года в журнале "Липпинкот мэгезин". Для отдельного издания, появившегося через полгода, роман был переработан, появились пять новых глав (III и XV - XVIII).
И сюжет книги, и ее герои имеют немало предшественников в европейской литературе, хотя замысел Уайльда остается глубоко оригинальным. Наиболее часто книгу сопоставляли с "Фаустом" Гете и "Шагреневой кожей" Бальзака.
Есть и более близкий по времени опыт разработки той же темы; он, безусловно, был известен Уайльду. В 1884 году французский писатель Жорис-Карл Гюисманс (1848 - 1907) опубликовал роман "Наоборот", имевший шумный и отчасти скандальный успех. В книге была рассказана история аристократа Дезэссента, типичного денди, который стремится создать вокруг себя искусственную среду, отгораживаясь от реальности и, насколько возможно, игнорируя ее законы. Окруженный любимыми им произведениями искусства, Дезэссент ведет жизнь гурмана, тщательно продумывая обстановку своего роскошного поместья и подчиняя "воображению, но не фактам" даже выбор блюд для ужина или сочетание ароматов в оранжерее, где растут невиданные растения.
Принужденный, по настоянию врачей, вернуться из своего уединения в Париж, Дезэссент испытывает приступы отчаяния, соприкасаясь с грубой повседневностью, и горько сетует на "всесветную глупость". От нее способно защитить только искусство, сохраняющее высшие ценности человеческого существования: ими становятся для героя изысканное изящество средневековой живописи и одухотворенность старинной музыки, в которой он распознает живое присутствие Бога, уже не ощущаемое им самим.
Для символического ряда, используемом Уайльдом, характерна свобода в использовании ассоциаций и параллелей, подчас представляющих собой очень вольное изложение тех или иных исторических эпизодов, мифов, преданий, литературных источников. Все подчинено созданию атмосферы, необходимой для изображаемой сцены; заботы о точности в обращении с заимствованным материалом отступают на второй план. Надо учитывать и особое пристрастие писателя к парадоксу, которое иногда заставляет его придавать скорее игровой, чем серьезный характер даже цитатам из библейских текстов, не говоря уже об античных мифах, составивших в романе особый пласт образности.
Критические отклики на "Дориана Грея" почти все носили резко отрицательный характер. Высказывались даже требования подвергнуть книгу запрету за "аморальность", а автора по тем же соображениям предать суду. Впадая в полемические крайности, сам Уайльд в одном из интервью готов был признать, что "роман, быть может, и аморален, но он совершенен, а совершенство есть единственное стремление художника".
На самом деле "Дориан Грей" поучал, и, во всяком случае, оказывал прямое влияние на поступки тех, кто испытал магическую притягательность этой книги.
Влюбленный в красоту Уайльд болезненно переживал ее исчезновение из современного ему мира. Грубая буржуазная действительность с ее "материальным прогрессом" и торгашеским духом, который подавлял поэтическое воображение и убивал высокие идеалы, вызывала неизменную ненависть и презрение Уайльда. "Империя на глиняных ногах - наш островок", - так характеризует он викторианскую Англию, нисколько не обманываясь ее внешним благополучием. XIX столетие, век утверждения капитализма, для него-"скучнейший и прозаичнейший из всех веков".
Если вникнуть в смысл злоключений, испытанных главным героем книги, окажется, что Уайльд создал притчу, наделенную глубоким этическим содержанием. А если при этом он и говорил, что с моралью искусство не связано, то лишь желая покончить с ходячими суждениями о поступках героев, да еще выраженными очень прямолинейно, в лоб, как будто речь идет не о персонажах романа, а о неприятных соседях или о напроказивших юнцах с соседней улицы. Искусство он считал не подчиняющимся морали, но как бы создающим истинную мораль - благодаря тому, что в искусстве явлен пример совершенства, которого не приходится искать в реальной жизни. Оно представляет собой настолько высокий образец, что каждый, кто служит или хотя бы поклоняется ему, тем самым накладывает на себя серьезную обязанность - быть достойным эталона.
Дориан к совершенству стремился, но не достиг. Его банкротство осмыслено как крушение себялюбца. И как расплата за отступничество от идеала, выражающегося в единстве красоты и правды. Одна невозможна без другой - роман Уайльда говорит именно об этом. А критика сочла, что он восславляет аморальность.
Нечастый случай полной художественной слепоты! Но понадобились десятилетия, чтобы переломить инерцию таких мнений. Рецензии на "Дориана Грея" были затребованы прокурором, который с их помощью доказывал порочность человека, способного написать настолько постыдную книгу. Сегодня это кажется курьезом. Для Уайльда это было тяжелой драмой.
Из тюрьмы он вышел сломленным, измученным человеком, в котором не осталось и следа от щеголеватого лондонского денди, наделенного ярким, но, как полагали, пустым или даже опасным дарованием. Он утверждал, что не в состоянии оглядываться на собственное прошлое, до того оно ему непереносимо. Он говорил, что навсегда покончил с литературой. "Мне незачем писать, - сказал он одному из сохранившихся друзей, - потому что я постиг значение жизни. А писать о ней нельзя, ею можно только жить".
Но даже и на то, чтобы "только жить", у него не оставалось сил. Началась агония, воссозданная скупыми свидетельствами людей, оставшихся рядом с ним в последние месяцы и видевших этот печальный закат. Предательство тех, кому он бездумно доверял, нищета, травля, лицемерные вздохи над погубленным талантом и страхи, вызываемые его "растлевающим влиянием", едва скрытое торжество гонителей, узнавших, что его дни сочтены, - вот как завершался его путь.
В предисловии к "Дориану Грею" было сказано о ярости Калибана, которого заставили увидеть свой истинный облик. У Шекспира в "Буре" Калибан символизирует силу косную и злую. Она не исчезла, а, наоборот, только окрепла в доставшийся Уайльду лицемерный век. Но он верил, что искусство, подобно шекспировскому Просперо, сумеет совладать с этой силой, укротить ее, какие бы бури ни приходилось выдержать творцам истинной красоты.